Аркадий Блинов, Всеволод Ладов и др. - Аналитическая философия. Всеволод ладов


Аркадий Блинов, Всеволод Ладов и др. - Аналитическая философия

До "Разума, истины и истории"353 в анализе рациональности, как и в анализе реализма, Патнэм применяет даже не постаналитическую, а скорее ортодоксальную аналитическую технику, апеллируя практически исключительно к системам аргументации. В самом деле, до сих пор его протест против абсолютистской концепции трансцендентной истинности или окончательного, предельного основания для наших убеждений до некоторой степени напоминает тезис Куайна об онтологической относительности или критику Дональдом Дэвидсоном различения концептуальной схемы и ее содержания. Но, в отличие от Куайна или Дэвидсона, Патнэм расширяет этот подход на моральную и политическую сферу, доказывая, что крах абсолютистской перспективы в эпистемологии и метафизике делает возможным подтвердить истинностную релевантность морального, политического и других видов управляемого нормами дискурса.

Ход Патнэма состоит здесь в том, чтобы привести доводы против принятой дихотомии между фактическими утверждениями и ценностными суждениями и усмотреть такую позицию, откуда это различение снимается – сохранив, таким образом, единство корпуса человеческого знания. Фактически это возврат на новом уровне к той хорошо известной в истории философии традиции – от Платона до Гегеля, – которая проводила отождествление онтологической и аксиологической проблематики и изначально наделяла бытие ценностным измерением. Разрыв с этой традицией происходит относительно недавно, когда неокантианцы фрайбургской школы разрабатывают учение о ценностно-нормативном компоненте чистого сознания, выявляемом трансцендентальной рефлексией, и уже у Хайдеггера онтологический анализ оборачивается отвержением аксиологической проблематики. Аргумент здесь примерно таков: если допустить, что бытие (и производные от него образования) само по себе ценностно нейтрально, то тогда требует решения вопрос, каким образом возникает видение вещей с точки зрения их аксиологической значимости, которое пронизывает культуру и которое невозможно отрицать. Отсюда берет свое начало линия поиска истоков ценностного сознания в самом человеке и его культуросозидающей деятельности, чрезвычайно характерная для европейской философии ХХ века.

Позиция Патнэма направлена не на отрицание, но на переосмысление этой тенденции. Его возврат к традиции на новом уровне проводится по иному основанию, нежели в светлые времена схоластики, поскольку исходит из критики реализма, и исходным для него оказывается тезис о том, что "каждый факт нагружен ценностью, и каждая из наших ценностей нагружает некоторый факт". Факт (или истина) и рациональность оказываются взаимозависимыми понятиями.

Патнэм стремится доказать, что даже обычные фактические утверждения (например, "вода состоит из водорода и кислорода") вовлекают некоторые ценностные обязательства, и что оценочные суждения имеют некоторых из особенностей, обычно связываемых с фактическими утверждениями (в частности, оценочные суждения могут быть объективны). Если мы отвергаем метафизический реализм, то неверна картина, согласно которой мы "считываем" факты с мира и измеряем, насколько хорошо наши утверждения соответствуют этим независимым от сознания фактам. Природа процесса познания совершенно иная: мы создаем систему понятий и стандартов, которые будут наилучшим образом соответствовать миру по нашим когнитивным способностям, и оцениваем, что является истинным в соответствии с этими понятиями и стандартами. А если понятия истины или объективности не определены в терминах некоторого отношения к независимым от сознания объектам, но скорее связаны с нашими методами оценки и выбора, то нет препятствий к тому, чтобы рассматривать моральные и политические требования как самостоятельно объективные и истинные.

Для аналитических философов предшествующего периода характерным считалось отношение к этике, политической и социальной философии и т.п. как к расплывчатым и неясным областям, где изобилуют догадки и спекуляции, но нет четких аргументов, с логической необходимостью ведущих к ясно артикулированным результатам, обладающим истинностным значением. Преодолевая (хотя, разумеется, не первым) эту ограниченность, Патнэм не отрицает различия между науками и такими предметами как этика или политика, но указывает, что абсолютное различие между ними по критериям требований истины и объективности не является надежным; исторически больше не может рассматриваться как надежное. Сами точные науки также нормативны: заключения о том, какие какие теории принимать, или даже о том, какие вопросы ставить, делаются учеными под влиянием ценностей и систем убеждений, и это не приципиальным образом отличается от того, как это происходит в моральном и политическом дискурсе. Впоследствии эта позиция привела Патнэма к теории "идеальной коммуникации" Юргена Хабермаса, акцентирующей общественный характер ценностей, как к способу показать, каким образом моральная объективность могла бы быть достигнута в современном обществе, которое является, по общему признанию, субъективистским по характеру; как к способу согласовать между собой философию языка, эпистемологию и социальную теорию – задача, вряд ли решенная Хабермасом или Патнэмом, но, безусловно, представляющая собой передний край современной философии, и их заслуги в ее постановке трудно переоценить.

Итак, "сверхзадача" Патнэма здесь состояла в том, чтобы разрушить ту власть, которую естествознание обрело над философской мыслью в ХХ столетии ("появление в культуре философской тенденции, которая была загипнотизирована успехом науки до такой степени, что не могла представить возможности знания и разума вне того, что нам нравится называть наукой – это такой феномен, которого следовало ожидать, учитывая чрезвычайно высокий престиж науки в культуре в целом и учитывая снижающийся престиж религии, абсолютистской этики и трансцендентальной метафизики"). Хотя Патнэм не враждебен науке, он отклоняет отождествление рационального мышления с научным мышлением и отклоняет идею о том, что наука дает единственное истинное описание действительности.

В статье "Три вида научного реализма", вошедшей в книгу "Слова и жизнь"354, Патнэм различает три вида (или, скорее, три группы видов) реализма.

1. Научный реализм как материализм

Патнэм признается, что не может следовать за такими физикалистами, как Хартри Филд, кто согласился бы, что "интенциональные" или семантические свойства (например, референция) могут быть сведены к физическим. Более того, он вообще не может согласиться, что все свойства являются физическими. Патнэм обсуждает сложные проблемы семантического физикализма, поднятые Джоном Ходжландом, МакКи, Голдманом, но не отступается от своей позиции,которую в таком случчае следует охарактеризовать скорее как дуалистическую или плюралистскую.

Истина, референция, обоснование – все это несводимые друг к другу свойства на стадии становления терминов и утверждений в некоторых контекстах (этим Патнэм, конечно, не подразумевает, что они таковыми и остаются. Дуализм Патнэма – это не дуализм ума и тела, а физических свойств и интенциональных свойств. Это даже не дает интересной метафизики: кому нужен такой вид дуализма? Но, как видел Кант, мы связаны только с тем видом дуализма, которого мы никогда не хотели – "дуализма в нашем опыте", в противоположность опыту двойственных, отличных друг от субстанций.

2. Научный реализм как метафизика

Здесь Патнэм ставит следующий мысленный эксперимент: рассмотрим двух философов, один из которых, Джонс, утверждает, что действительно есть такие вещи как пространственные точки, в то время как другой, Смит, утверждает, что есть произвольно маленькие конечные области, но не точки (за исключением логческих построений).Кто из них прав?

"Научный реалист", отвечающий, что должны существовать "реальные" (непостроенные) пространственные точки, является "метафизическим" реалистом. Он претендует на понятие истины, которая (в ньютонианском мире, в котором все частицы обладают протяженностью) полностью превышает то, что люди могут знать. Эти две теории – физика Джонса (нередуцируемые точки) и физика Смита (сконструированные точки) – являются математически и опытно эквивалентыми. Если истина представляет собой корректную утверждаемость на том языке, который мы в действительности используем, тогда и описание Джонса, и описание Смита "истинны – откуда не следует, что они могут быть соединены. Никакой аргумент от "конвергенции" или "успеха науки" не может обосновать (или просто придать смысл) понятию истины, которая выходит за пределы корректной утверждаемости, которыой обладают версии и Джонса, и Смита.

Вопросы здесь таковы:

(a) Действительно ли существует различие между этими теориями?

(b) Действительно ли существует абсолютное пространство (ощущение "того же места в разное время"), как того требует теория Джонса?

(c) Действительно ли существует гравитационная сила, как того требует теория Джонса?

Если "научный реалист" отвечает "да" на (a) (так, чтобы вопросы (b) и (c) имели независимые ответы), то он снова оказывается перед трудностями "метафизического" реализма. Поэтому Патнэм не считает себя "метафизическим" реалистом – истина столь же множественна, неопределенна, открыта, как и мы сами.

3. Научный реализм как конвергенция

profilib.net

Аркадий Блинов, Всеволод Ладов и др. - Аналитическая философия

198

Ян Воленский полагает, что почти все представители Львовско-Варшавской школы разделяли позицию абсолютизма в теории истинности и аргументы Твардовского против релятивизма. По его мнению, абсолютизм декларировал и Лукасевич, когда вводил третью логическую оценку, а также фалибилисты из Львовско-Варшавской школы (напр., Лукасевич и Айдукевич в период радикального конвенционализма). Воленский справедливо считает, что позиция абсолютизма оправдывалась принятием относительности в обосновании (в отечественной литературе, трогательно следующей схоластичекой традиции, используется понятие закона достаточного основания), а не относительности логических оценок. При этом Воленский тут же замечает. что он "не рассматривает важного вопроса, находится ли многозначная логика в согласии с абсолютизмом в философии истинности". К сказанному можно добавить, что этот важный вопрос остается открытым, поскольку ни Лукасевич, ни Айдукевич никогда не использовали понятие метаязыка и не пробовали дать определение истины, а третье истинностное значение, введенное Лукасевичем и интерпретируемое как возможность, выражает ту же окказиональность о которой писал выше Твардовский.

199

Tarski A. Pojecie prawdy w jezykach nauk dedukcyjnych. – Warszawa, 1933.

200

Ajdukiewicz K. Zagadnienia i kierunki filozofii. Warszawa, 1949. S.106

201

См. Ajdukiewicz K. O stosowalnosci czystei logiki do zagadnien filozoficznych – PF. – r.37/z.4, 1934. Ss.323-327.

202

Приведенная здесь реконструкция метода парафраз принадлежит Я. Воленскому: Woleński J. Filozoficzna szkola lwowsko-warszawska. – Warszawa, 1985.

203

Ajdukiewicz K. O znaczeniu wyrazen. – Ksiega Pamiatkowa Polskiego Towarzystwa Filozoficznego we Lwowie.– Lwów, 1932. Ss.31-77.

204

Ibid, S.108.

205

Ajdukiewicz K. Sprache und Sinn – "Erkenntnis". – Bd. IV, 1934. S.145.

206

Ajdukiewicz K. Das Weltbild und die Begriffsapparatur – "Erkenntnis ". – Bd. IV. 1934.

207

Ibid, S.175.

208

Ibid, S.180/181.

209

Ibid, S.185/186.

210

Ibid, S.188.

211

Quine W. V. Two Dogmas of Empiricism. – In: Quine W. V. From a Logical Point of View. Cambridge Mass., 1953. 2nd ed. Cambridge Mass., 1961; Quine W. V. Word and Object. Cambridge Mass. – N.Y., 1960.

212

Ajdukiewicz K. O zwiazkach skladniowych miedzy czlonami zdan oznajmujacych. – In: Ajdukiewicz K. Jezyk i poznanie. Vol. II. Warszawa, 1965. S. 344.

213

Ajdukiewicz K. Język i znaczenie. – In: Ajdukiewicz K. Język i poznanie. T. I. Warszawa. 1960. S. 175.

214

Ibid. S. 215.

215

Уорф Б. Л.. Наука и языкознание. – В кн.: Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960. С. 175.

216

Термин Айдукевича "образ мира" (obraz swiata) можно было бы передать выражением "взгляд на мир" и поставленный выше вопрос касался бы сравнения двух взглядов на мир и о истинности каждого из них. Однако согласно принятого различения процессов и результатов термин "образ мира" являет собой выражение результата процесса всматривания в мир, передаваемого термином "взгляд на мир", представляющего, говоря словами Брентано, интенциональное отношение, т.е. скорее процесс, акт. Поскольку Айдукевич разделял воззрения Твардовского на логическую природу суждения как результат процесса суждения, то в связи с вопросом о истинности суждения, представляющего видение мира, более допустима в переводе с польского, как кажется, несколько неуклюжая калька "образ мира", чем "взгляд на мир".

217

Ajdukiewicz K. Logika i doswiadczenie. – PF, 1947, r.43 / z.1.-s.3-22.

218

Ajdukiewicz K. Das Weltbild und die Begriffsapparatur – "Erkenntnis ". 1934 – Bd. IV. S.194.

219

Ajdukiewicz K. Zagadnienie empiryzmu a koncepcja znaczenia, SF, 1(36), 1964]. Ы.3-14.

220

См. напр.: Смирнов В.А. Логические методы анализа научного знания.-М., 1987.

221

Lesniewski S. Przyczynek do analizy zdan egzystencjalnych – PF, 1911, r.14 /z. 3 , s.329-345; Lesniewski S. Proba dowodu ontologicznej zasady sprzecznosci – PF,1912, r.15 /z.2, s.202-226.; Lesniewski S. O podstawach ontologii. – PF, 1921, r.25/1922 ,z.4 s.561.

222

Lesniewski S. O podstawach matematyki – PF, 1931, r.34/z.2-3. S.160.

223

Lesniewski S. O podstawach matematyki.//PF, 1927, r.30/z.2-3. S.165.

224

Разногласия проявлялись в вопросе существования предметов общих представлений. Перед I мировой войной заинтересованность общей теорией предметов среди учеников Твардовского была обычным явлением. Она относилась не столько к онтологии, сколько возрождала в новой версии спор реализма с номинализмом в вопросе существования общих предметов (Лукасевич contra Лесьневский, взгляды которого в межвоенный период продолжал развивать Котарбинский).

225

Lesniewski S. O podstawach matematyki – PF, 1931, r.34/z.2-3. S.154.

226

Ibid, S.156.

227

В дальнейшем употребление термина в суждении будет обозначаться подчеркиванием, а упоминание – закавычиванием.

228

Lesniewski S. O podstawach matematyki.//PF, 1927, r.30/z.2-3. S. S.183.

229

Ст. Лесьневский. Логические рассуждения. С.-Пб, 1913. С.4.

230

Там же, с.58.

231

Там же, с.68.

232

Там же, с.80-81.

233

Там же, с.85

234

Там же, с.27..

235

Там же, с.42..

236

Wolenski ([1985], S.133)

237

В более широком контексте исследований конца XIX – первой трети XX вв. онтология Котарбинского может быть отнесена к традициям брентанизма, в рамках которых была поставлена задача построения общей теории предметов.

238

Kotarbinski T. Elementy teorii poznania, logiki formalnej I metodologii nauk. – Lwów, 1929.

239

Ibid. S.254.

240

Kotarbinski T. Sprawa istnienia przedmiotow idealnych – PF, r.23 / 1920. S.149-170.

241

Лесьневский С. Логические рассуждения. С.-Петербург, 1913.

242

Термином "конкретизм" Котарбинский пользовался после II мировой войны, взаимозаменяя его с "реизмом".

243

Смысл слова "есть" в Онтологии Лесьневского Котарбинский называл основным. Необходимость выделения смысла слова "есть" в том, что оно употребляется также и в других значениях, например, в таких контекстах, как "есть справедливость", где "есть" имеет значение "существует", или же "Ян III Собеский -[ есть]– освободитель Вены". В русском языке употребление слова "есть" в контекстах существования часто заменяется тире. В польском языке последний пример должен иметь следующий вид: Jan III Sobieski jest wybawicielem Wiednia.

244

В школе Брентано интенсивно развивали теорию предметов. Онтология Лесьневского, о чем уже было сказано выше, является формальной теорией предметов и без сомнения принадлежит к традициям брентанизма. Подобным же образом и реизм относится к теориям предметов. Определенно известно, что ни Лесьневский, ни Котарбинский во время создания своих теорий не были знакомы с поздними взглядами Брентано. Вышло так, что ученики ученика Брентано пришли к конкретизму независимо от своего философского "прародителя". К конкретизму пришли также молодые брентанисты – Оскар Краус и Альфред Кастиль независимо от Лесьневского и Котарбинского. Таким образом, конкретизм оказался неким естественным результатом развития брентанизма. Вместе с тем нужно помнить, что в школе Брентано были созданы и такие теории предметов, которые признавали существование предметов общих (Мейнонг, Твардовский). Так Твардовский обозначил свое негативное отношение к реизму в Дневнике (от 25.IV.1932) следующими словами: "Это главный пункт, в котором не могу себя считать полноценным учеником Брентано". (Twardowski К. Dzienniki. T2. Warszawa-Toruń. 1997.).

245

Необходимость упрочения позиции соматизма была вызвана тем обстоятельством, что имеются другие теории конкретизма. Так, Лейбниц провозгласил существование только конкрет, назвав их духовными монадами. Его конкретизм был поэтому спиритуалистический. Другим конкретистом был Ф.Брентано, который в последней фазе своего творчества утверждал существование тел и душ; его конкретизм был дуалистическим.

246

Ajdukiewicz K. Studium krytyczne: Elementy teorii poznania,logiki formalnej i metodologii nauk Tadeusza Kotarbinskiego – PF. – r.33 /z.1 – 2, 1930. S.140-160.

profilib.net

Бесконечный лжец Текст научной статьи по специальности «Философия»

БЕСКОНЕЧНЫЙ «ЛЖЕЦ»

В. А. Ладов Томский государственный университет Томский научный центр СО РАН ladov@yandex. ru

Vsevolod Ladov Tomsk State University, Tomsk Scientific Center SB RAS, Russia

The Infinite Liar

Abstract. In this article I discuss the Liar Paradox and consider the history of the genesis of this semantic paradox in antiquity and the ways of overcoming of it in the 20th century. Special emphasis is placed on the contemporary discussions around the Liar Paradox. In particular, I analyze the Infinite Liar of Stephen Yablo. The specific characteristic of this version of the paradox consists in the fact that it is not based on the phenomenon of self-reference. I discuss whether this version of paradox can be formulated in a finite number of steps of reasoning and conclude that infinity is an essential feature of this version of the Liar Paradox.

Keywords: paradox, Liar, St. Paul, Diogenes Laertius, Epimenides, self-reference, hierarchical approach, Russell, Tarski, infinity, Yablo.

* Работа выполнена в рамках программы повышения конкурентноспособности Томского государственного университета. Автор выражает благодарность Е. В. Борисову и В. А. Суровцеву за ряд существенных критических замечаний в отношении чернового варианта данной статьи.

Введение

А. Р. Андерсон в своем исследовании по истории парадокса «Лжеца» приводит стихи 12-13 Главы 1 из Послания к Титу апостола Павла:

sins tic; s^ aur&v ’(5юс aur&v лрофГ|ТГ|С Kp^rsc; ad ^suaTai, кака 9r|pia, YaaTspsc apYaL ^ ^apTupia auTr| ScttIv a\r|9r|C (Anderson 1970, 1).

Перед нами самая ранняя формулировка данного семантического парадокса. В Синодальном переводе Библии 1876 г. это место из Послания к Титу прочитывается следующим образом:

Из них же самих один стихотворец сказал:

«Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы 2ХОЛН Vol. 8. 2 (2014) © В. А. Ладов, 2014

www.nsu.ru/classics/schole

ленивые». Свидетельство это справедливо.

Правда, затем Андерсон замечает, что нельзя забывать и про Диогена Лаэртского, который связал суждение о том, что критяне всегда лгут, с критянином Эпименидом, жившем приблизительно в VII-VIII вв. до н. э., из чего мы можем предположить, что апостол Павел, говоря о критянине-стихотворце, имеет в виду именно Эпименида:

Так или иначе, высказывание, что Критяне всегда лгут, было приписано Эпимениду, гражданину Фаэста (в соответствии с Диогеном Лаэртским, писавшем около тысячи лет после данного факта) и урожденному Кнотеа - столицы данного острова (Anderson 1970, 2).

Однако, как указывает Андерсон, ни одно сочинение Эпименида не сохранилось, поэтому об исторической достоверности данных событий говорить сложно.

В логической литературе, посвященной парадоксам и анализу понятия истины, можно встретить формулировку «Лжеца» и через отсылку к тексту послания апостола Павла, например, у С. Крипке (Крипке 2002, 151, пер. В. А. Суровцева), и через отсылку к Эпимениду, например, у У. Куайна (Куайн 2010, 191-192, пер. В. А. Ладова, В. А Суровцева). В любом случае, суть затруднения состоит в том, что если тот или иной критянин, произнося «Все критяне лгут», говорит правду, то он сам, будучи одним из жителей острова Крит, становится лгуном.

На протяжении всего ХХ века доминирующим подходом к решению парадокса «Лжеца» и подобных ему парадоксов был так называемый иерархический подход, развитый Б. Расселом (Рассел, 2006, пер. В. А. Суровцева) и А. Тарским (Tarski 1956). Данный подход предполагал, что все парадоксы возникают в самореферентной среде. На уровне высказываний самореферентным можно считать такое высказывание, которое становится на место своего собственного логического субъекта. Имеем простое атрибутивное высказывание S есть P, помещаем на место S само это высказывание, получаем:

(S есть P) есть P.

Соответственно, решение парадоксов виделось в полном запрете на явление самореферентности как своего рода питательной среды для их возникновения. Именно данный запрет и предполагал иерархический подход в разработанной Б. Расселом теории типов, с одной стороны, и в семантической концепции

А. Тарского, с другой. С точки зрения иерархического подхода, все высказывания следует делить на различные логические типы, которые не должны смешиваться между собой. В частности, в рамках иерархического подхода невозможна ситуация подстановки высказывания на место собственного логического субъекта, ибо о данном конкретном высказывании может быть построено высказывание только уже более высокого логического типа, отличного от предыдущего.

Конкретно в отношении «Лжеца» иерархический подход работал следующим образом. Высказывание критянина «Все критяне лгут» не применимо к самому себе, ибо продуцируется на ином логическом уровне, нежели те высказывания, которые становятся предметом рассмотрения в нем самом.

Заслуга Стивена Ябло, небольшая статья которого «Парадокс без саморефе-рентности» ^аЫо 1993) оказала значительное влияние на современную логическую литературу, состояла в формулировке «лжеподобного» парадокса, в котором отсутствовало явление самореферентности. Естественно, такая формулировка имела большое значение для логиков и философов, интересующихся проблемами парадоксов. Ибо теперь оказывалось, что классический для ХХ века иерархический подход, по сути, неверно определял необходимую причину возникновения парадоксов. Явление самореферентности теперь представало как случайное сопутствующее событие при образовании парадокса, а вовсе не его сущностная черта. Соответственно, и метод решения парадоксов, предполагаемый в иерархическом подходе, был поставлен под сомнение.

Ниже кратко рассмотрим суть аргументации С. Ябло (поскольку у Ябло речь идет о предложениях, а не о высказываниях, то далее в рассуждениях мы будем использовать термин «предложение», однако стоит подчеркнуть, что в рамках данной статьи никакого различия между предложениями и высказываниями мы не делаем).

Парадокс Ябло

С. Ябло пишет:

Вообразим бесконечную последовательность предложений S1, S2, 83..., каждое из которых утверждает, что любое последующее предложение не является истинным:

(81) для всех к>1, 8к не является истинным.

(82) для всех к>2, 8к не является истинным.

(83) для всех к>3, 8к не является истинным.

Предположим, для образования противоречия, что некоторое 8п истинно. Допустим, 8п говорит, что для всех к>п 8к не является истинным. Следовательно (а) 8п+1 не является истинным, и (Ь) для всех к>п+1, 8к не является истинным. Но (Ь) есть то, что фактически говорит 8п+1, и это противоречит (а), а именно 8п+1 является истинным! Пусть каждое предложение 8п в данной последовательности не является истинным. Но тогда предложения, следующие за любым данным 8п, не являются истинными, и отсюда 8п истинно! Я заключаю, что самореферентность не является ни необходимым, ни достаточным условием парадокса Лжеца и подобных ему парадоксов (УаЫо 1993, 251-252).

Противоречие при заданных условиях будет возникать, с точки зрения Яб-ло, уже на втором шаге рассуждения.

1) Принимаем, что 8п, которое само формулируется как: «Все последующие предложения не являются истинными», истинно.

2) Последующее предложение «Все последующие предложения не являются истинными», по условию 1), не является истинным.

3) Опять же, по условию 1), следующее за вторым предложение «Все последующие предложения не являются истинными», не должно быть истинным. Но это именно то, что утверждает предложение 2). Следовательно, 2) истинно и ложно.

Однако, если бы противоречие возникало только в качестве следствия принятия посылки, что Sn истинно и не возникало бы при обратном условии, то мы бы имели дело, скорее, не с парадоксом, а с доказательством от противного ложности принимаемой посылки, а именно, ложности, что Sn истинно. Для образования парадокса необходимо показать, что противоречие возникает и при принятии противоположной посылки, а именно, что Sn не является истинным. Поэтому Ябло продолжает. Допустим, все предложения вида «Каждое последующее предложение не является истинным», в том числе и Sn, не являются истинными. Но тогда все последующие за Sn предложения, по определению, не являются истинными. Но это именно то, что утверждает Sn, следовательно, Sn истинно. Налицо парадокс: с чего бы мы ни начинали, предположив сначала, что некоторое Sn истинно, а затем, что ни одно S не является истинным, мы приходим к противоречию.

Самое важное и оригинальное в рассуждении Ябло то, что Sn оказывается не самореферентным. Оно не ссылается на самое себя. Sn всегда говорит только о последующих предложениях, но не о себе самом. Именно этот факт позволяет Ябло заявить, в противовес тому, что говорили классики логики ХХ века, что самореферентность не является причиной образования парадоксов.

Недостаток парадокса Ябло - бесконечная формулировка

В критической литературе, посвященной работе С. Ябло, существенным недостатком парадокса называли то, что он является бесконечным, т. е. имеет бесконечную формулировку. В этом духе высказываются, например, Т. Йонге-линг, Т. Котсир и Э. Ваттел в своей совместной статье «Самореферентность в конечных и бесконечных парадоксах», где они сами ссылаются сначала на Д. Харди (Hardy 1995), а затем на Г. Приста (Priest 1997):

Мы дадим аргументацию в той форме, которая представлена у Харди (1995), внесшего вклад в конечные и бесконечные процедуры. Если парадокс Ябло формулируется в форме бесконечной последовательности предложений в формальной системе логики первого порядка, то попытки последовательно описать истинностные значения всех предложений не ведут к противоречию. Это действительно самоочевидно, поскольку формальное доказательство, что не существует последовательного приписывания истинностных значений, должно было иметь конечную длину. Только конечное число предложений S(n) может фигурировать в конечном выводе <...> Для того, чтобы вывести противоречие из приписывания истинных значений,

парадокс должен быть сформулирован в конечной форме, говорит Прист

(JongeKng-Koetsier-Wattel 2002, 4-5).

Речь идет о том, что формулировка парадокса оказывается всегда незаконченной, что не является логически корректным, по аналогии с тем, как если бы мы давали определение понятию и, пытаясь прояснить значение всех терминов, входящих в дефиниенс, запутывались бы в бесконечных формулировках. Чтобы помыслить противоречие в приписывании истинностных значений 8п, необходимо держать в уме бесконечное число предложений, на основании рассмотрения которых выводится противоречивость 8п, что невозможно.

Учитывая сформулированный выше контраргумент, представляется актуальным попытаться представить парадокс Ябло в конечном виде. Каков бы ни был результат, можно ожидать, что данное предприятие будет продуктивным. В случае удачной попытки появится возможность говорить об усовершенствованной форме парадокса, защищенной от представленной критической аргументации. В случае если попытка окажется неудачной, это позволит яснее представить специфику рассматриваемого парадокса.

Для того, чтобы попытаться представить усовершенствованную конечную формулировку парадокса Ябло, сначала следует зафиксировать причину его бесконечной формулировки.

Причина бесконечной формулировки

Есть основания предполагать, что причиной бесконечной формулировки парадокса является вид тех предложений, которые берется рассматривать Яб-ло. В данном парадоксе во внимание принимаются все и только те предложения, которые говорят об иных предложениях. Исследуются предложения вида:

(81) «Каждое следующее за 81 предложение не является истинным».

(82) «Каждое следующее за 82 предложение не является истинным»

и т. д.

Таким образом, возникает ситуация, что при построении предложения 81 мы уже обязательно должны предполагать существование предложения 82. При построении предложения 82 мы каким-то образом уже обязательно должны иметь в виду предложение 83 и т.д. Очевидно, что данный ряд уходит в бесконечность. Чтобы что-то сказать даже о самом первом предложении 81, мы уже должны предполагать существование бесконечного ряда предложений.

Следовательно, чтобы попытаться устранить причину бесконечной формулировки парадокса, необходимо каким-то образом трансформировать набор исследуемых предложений, но сделать это так, чтобы сохранить главное достоинство аргументации Ябло - наличие в рассуждении парадоксального, но несамореферентного предложения.

Устранение причины бесконечной формулировки

Во-первых, попытаемся начать формулировку парадокса не с некоего произвольного 8п, что уже предполагает бесконечность предложений, а с вполне конкретного предложения 81:

(81) «Предложения, следующие за 81, не являются истинными».

И во-вторых, мы можем взять для рассмотрения ряд таких предложений, где не каждое из них будет ссылаться на последующее. Важно, чтобы последнее, участвующее в рассмотрении предложение, говорило не о последующем предложении, а о чем-то ином. Например, оно могло бы описывать некоторое фактическое положение дел, или, для надежности рассуждения, лучше взять какое-либо аналитически ложное предложение, например предложение о неравенстве предмета самому себе:

«х^х»

Так мы сможем попытаться разорвать бесконечную цепь предложений и сделать рассуждение конечным. Далее сформулируем гипотетический конечный парадокс Ябло.

Гипотетический конечный парадокс Ябло

Возьмем конечную последовательность предложений:

(81) для всех к>1, 8к не является истинным.

(82) для всех к>2, 8к не является истинным.

(83) х^х.

Допустим, что 81 истинно. Тогда 82 ложно и 83 ложно. Но в то же время 83 - это именно то, что утверждает 82. Следовательно, 82 истинно. Противоречие. Значит, наша посылка, что 81 истинно, не верна, и 81 не является истинным (в соответствии с доказательством от противного).

Допустим, что все предложения в данной последовательности (т. е. в том числе и 81) не являются истинными. Но тогда 82 и 83 не являются истинными, а это именно то, что утверждает 81. Следовательно, 81 истинно.

С чего бы мы ни начинали, предполагая сначала, что 81 истинно, а затем, что ни одно предложение 8 не является истинным, приходим к противоречию. При этом: а) формулировка парадокса имеет конечную форму и Ь) ни одно предложение из указанной последовательности не является самореферентным.

Проблематичность конечной формулировки

Однако при более пристальном рассмотрении мы можем заметить, что предложенная выше конечная формулировка парадокса оказывается проблематичной. Для образования парадокса существенно, чтобы были исчерпаны все возможные варианты посылок, из которых следуют противоречия. Например, корректная формулировка конечного парадокса выглядела бы следующим образом: 1) предположим, что некоторое (любое) из трех рассматриваемых пред-

ложений истинно - приходим к противоречию; 2) предположим, что ни одно из трех рассматриваемых предложений не является истинным - приходим к противоречию. Таким образом, мы исчерпали бы все логические возможности в нашем рассуждении: либо ЗхТ(х), либо Ух-Т(х), где х - предложение, Т -быть истинным. Но в случае приведенного выше гипотетического конечного парадокса мы начинаем с предположения истинности не некоторого (любого), а конкретного предложения 81, приходим к противоречию, затем предполагаем, что ни одно 8 не является истинным, приходим к противоречию. Очевидно, при этом, что имеется, по крайней мере, еще одна нерассмотренная возможность образования парадокса, а именно, допустим, что 1) 82 истинно; 2) ни одно 8 не является истинным. Если 82 истинно, то 81 ложно и 83 ложно, и в этом случае никакого противоречия не возникает. Значит, рассматривая приведенную выше конечную последовательность предложений, мы не можем начать с некоторого произвольного 8, чтобы получить противоречие. В определенном случае противоречие возникает, тогда как в другом - нет. Это, в свою очередь, означает, что гипотетический конечный парадокс Ябло оказывается псевдопарадоксом. Данное рассуждение не демонстрирует противоречия при любом возможном варианте исходных посылок.

Выводы

Таким образом, мы видим, что возможность начать рассуждение с произвольно выбранного 8п играет ключевую роль в формулировке парадокса Ябло. Именно произвольное 8п позволяет рассмотреть две противоречащие посылки, которые, в соответствии с законом исключенного третьего, предполагают все допустимые варианты рассуждения: А V -А, где под А подразумевается ЗхТ(х), а под -А, соответственно, Ух — Т(х).

В свою очередь, возможность начать рассуждение с произвольного 8п предполагает предложения унифицированной формы. Поскольку для образования парадокса также важно, чтобы в нем содержались предложения с предикатом истины, логическим субъектом которых выступали бы следующие за ними предложения, и поскольку все предложения должны иметь унифицированную форму, ясно, что нам необходимо мыслить бесконечный ряд предложений, в каждом из которых приписывается отрицательный предикат истины для всех последующих предложений.

В результате проведенного анализа мы приходим к выводу, что бесконечная формулировка является существенной характеристикой парадокса Ябло, без которой он не мыслим.

Является ли указанная характеристика данного парадокса действительно в каком-то смысле ущербной, не позволяющей дать ясное понимание приводимой аргументации, как это подчеркивали критики Ябло? Ответ на этот вопрос не столь очевиден, как предполагали, например, Д. Харди и Г. Прист, и рассмотрение этой проблемы может быть предметом дальнейший исследований.

БИБЛИОГРАФИЯ

Крипке, С. (2002) «Очерк теории истины», Язык, истина, существование, пер. с англ.

В. А. Суровцева. Томск: 151-183.

Куайн, У. В. О. (2010) «Заметки по теории референции», Куайн, У. В. О. С точки зрения логики, пер. с англ. В. А. Ладова, В. А. Суровцева. Москва: 188-199.

Рассел, Б. (2006) «Математическая логика, основанная на теории типов», Рассел, Б. Логика, онтология, язык, пер. с англ. В. А. Суровцева. Томск: 16-62.

Anderson, A. P. (1970) “St. Paul’s Epistle to Titus,” R. L. Martin, ed. The Paradox of the Liar.

New Haven and London: 1-11.

Hardy, J. (1995) ‘Is Yablo’s Paradox Liar-like?” Analysis, 55, 197-198.

Jongeling, T. B., Koetsier, T., Wattel, E. (2002) “Self-Reference in Finite and Infinite Paradoxes,” Logique & Analyse 177, 1-16.

Priest, G. (1997) “Yablo’s Paradox,” Analysis 57, 236-242.

Tarski, A. (1956) “The Concept of Truth in Formalized Languages,” A. Tarski, ed. Logic, Semantics, Metamathematics. Oxford: Oxford University Press: 152-278.

Yablo, S. (1993) “Paradox without Self-reference,” Analysis 53, 251-252.

cyberleninka.ru

Аркадий Блинов, Всеволод Ладов и др. - Аналитическая философия

Серль исходит из общего положения, согласно которому интенционализм и репрезентационизм суть два равноправных, дополняющих друг друга направления в философии языка.

6. Реабилитация метафизической проблематики

Основная предпосылка возрождения метафизики в АФ – это попытка перевода традиционных метафизических и эпистемологических вопросов в семантические, которые могут быть решены аналитически.

6.1 Номинализм в аналитической философии

Спор номиналистических и платонистских концепций в связи с интерпретацией языковых выражений, прежде всего так называемых абстрактных сущностей, принадлежит более чем почтенной традиции. С определенным основанием можно сказать, что в современной АФ ожил, хотя и на несколько более высоком уровне, спор о так называемой реальности универсалий. Прогресс, несомненно, заключается в том, что то, что средневековая философия называла "универсалиями", можно точнее охарактеризовать и также классифицировать, например, на основе дифференциации предикатов и на основе теории типов.

Прежде всего необходимо обратить внимание на то, что термины "абстрактные сущности" и "универсалии" являются в значительной мере неясными. Здесь имеются две возможности интерпретации:

(а) Речь может идти о всех выражениях, которые можно образовать на основе предикатов, без учета того, о каких предикатах идет речь и какого типа эти предикаты. С этой точки зрения они являются какими-либо классами или абстрактами выражений, которые могут быть предметом споров. Для этих выражений можно использовать термин "универсалии".

(б) Речь может идти о выражениях, которые можно образовать на основе теоретических предикатов высшего типа, то есть о классах и абстрактах в несколько более узком смысле, чем в случае (а). Для этих выражений можно использовать термин "абстрактные сущности".

Если мы спрашиваем о реальности того, что соответствует "универсалиям" или "абстрактным сущностям", мы можем иметь в виду либо первую (более широкую), либо вторую (более узкую) интерпретацию. Следует добавить, что в первоначальных версиях споров номинализма и платонизма обе интерпретации, как правило, вообще не различались. Номиналисты отвечали на этот вопрос отрицательно, хотя эксплицитно и не указывая, о какой интерпретации идет речь. Они протестовали против того, что обычно называют опредмечиванием или гипостазированием абстрактных сущностей. Они протестовали против того, чтобы выражениям для абстрактных сущностей приписывали конкретный референт. Это, конечно, не означает, что они выступали против какого-либо использования выражений для абстрактных сущностей. Если бы это было так, они должны были бы, собственно, отвергнуть всю классическую математику. Они лишь отказывались присоединять этим выражениям нечто, что можно охарактеризовать как "реальное", что имеет характер "предметного существования".

Возражение против опредмечивания или гипостазирования абстрактных сущностей связано также с требованием не удваивать сущности, то есть с так называемой бритвой Оккама. Если мы гипостазируем или опредмечиваем свойства объектов подобным способом в качестве самостоятельных объектов, это означает, что мы удваиваем мир. Номиналистический аргумент примерно таков: нельзя сомневаться в том, что существуют "круглые вещи", однако необходимо протестовать против существования объекта "круглость". Признание существования такого объекта предполагает, что сущности, которые мы называем "круглые вещи", мы умножаем новой сущностью, которую называем "круглость".

Номинализм критически выступает на два фронта:

с одной стороны, против платонистского опредмечивания абстрактных сущностей,

с другой стороны, против наивного реализма, который образ мира реальных вещей творит по образу языка.

В этом, несомненно, заключается позитивная черта номиналистической концепции при анализе семантического и онтологического решения.

Против (таким образом охарактеризованной) номиналистической концепции можно высказать несколько возражений:

(1) Если номинализм протестует против гипостазирования абстрактных сущностей, можно возразить, что он сам фактически гипостазирует сущности исходного уровня (связанные с выражениями нулевого типа, с системой индивидуумов) в качестве "вещей". Понятие "вещи" не только само является абстракцией, но и какая-либо субстанциализация сущностей исходного уровня оказывается проблематичной, если мы смягчим это различение и если установим, что то, что при первом подходе считалось "вещью", при дальнейшем подходе оказывается определенным агрегатом других "вещей", стало быть, определенным классом или свойством иных объектов338.(2) Другие возражения против номинализма вытекают из феноменалистических позиций. Номинализму, который готов допустить лишь реальность индивидуумов, можно возражать, что мы никогда не воспринимаем индивидуумы, но лишь свойства, качества этих индивидуумов, наблюдаем не "дерево", но зелень листвы, форму ствола и т. д. и лишь предполагаем существование дерева. Спор об эпистемологическом приоритете свойств или индивидуумов, таким образом, номинализм решает в пользу индивидуумов, феноменализм – в пользу свойств339. Вряд ли это однозначно решаемый вопрос и вряд ли вообще вопрос эпистемологического приоритета свойств или индивидуумов, поскольку он сформулирован в общем виде, вне рамок определенным способом ограниченных условий, имеет смысл. Если же такие условия мы определим точнее, например, в терминах коммуникативной модели научного исследования, важно то, доступны ли элементы входного пространства для наблюдателя непосредственно или они доступны при помощи иного канала и можно ли их реконструировать на основе установленных данных в выходном пространстве.

В связи с проблемой эпистемологического приоритета свойств или индивидуумов, или вещей можно указать на то, что можно было бы охарактеризовать как взаимные переходы вещей и свойств. Если мы изменим свойства "канала наблюдателя", "свойства источника входа", можно то, что при одном подходе мы считаем вещью, то есть относительно самостоятельной индивидной сущностью, исследовать как класс или свойство.

С этим последним замечанием связана также проблема, как специфицировать индивидуумов. Можно сформулировать вопрос: имеется ли возможность установить критерий для такой спецификации? В принципе возможны два критерия:

(а) внутренний, который связан с логической структурой номиналистической системы,

(б) внешний, который связан с тем, что Н. Гудмен340 назвал "нелогической базой" такой системы.Характерно, что значительно точнее можно определить внутренний критерий. Так, формулировка критерия "онтологических обязательств" У.Куайна определяет, какие сущности допустимы в качестве значений переменных, и, следовательно, в качестве индивидуумов341. Более сложной является проблема внешних критериев. Здесь играет существенную роль то, берется ли за основу так называемая теория подобия или теория идентификации.

Одним из основных аргументов номинализма была так называемая бритва Оккама, которая запрещала удвоение или умножение сущностей. Первоначальная формулировка бритвы Оккама имеет, однако, добавление: "Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem". Таким образом, можно задать вопрос: существуют ли необходимые аргументы, которые оправдывали бы "умножение сущностей"? Точнее говоря, имеет ли первоначальный "praeter necessitatem" Оккама известное оправдание в аналитической проблематике?

Ответы на вопрос, что является той необходимостью, которая допускает "умножать сущности", могут быть весьма различными. В принципе можно различить два вида ответов:

(1) Можно допустить, что абстрактные сущности образуют самостоятельную сферу, которая

(а) независима от индивидуумов,

(б) независима от субъекта, наблюдателя или носителя языка.

profilib.net

Аркадий Блинов, Всеволод Ладов и др. - Аналитическая философия

339

Феноменалистическую критику номинализма нельзя отождествлять с критикой с позиций Платонова реализма. Платонов идеализм признает не эпистемологический приоритет свойства, особенно эмпирического свойства, а "идеи", следовательно гипостазированные свойства.

340

См., напр.: Goodman N. The Structure of Appearance. Harvard Univ. Press, 1951.

341

В этой связи нельзя забывать трудности, связанные с номиналистической интерпретацией выражений естественного языка. Для номиналиста термин "дерево" – одноместный предикат, аргументами которого являются отдельные конкретные деревья. Поэтому выражение "х есть дерево" выполнимо любым конкретным деревом. Если, однако, мы имеем предложение "деревья-растения", то выражение "х есть растение", очевидно, допускает, чтобы значениями индивидных переменных мы признали и предикаты. Этого, однако, последовательный номиналист не может допустить. Поэтому также он интерпретирует указанное предложение не как включение классов, то есть как "(х) (х есть дерево) ( (х) (х есть растение)", а как логически обусловленную зависимость двух предикатов, которые относятся к индивидуумам одного и того же универсума, то есть как "(( х) [(х есть дерево) → (х есть растение)]". Однако следует прибавить, что включение определяется при помощи членства в классе, так что и в случае первой интерпретации мы придем к индивидуумам.

342

Н. Гудмен считает этот принцип одним из важнейших принципов номинализма.

343

Аналогичной является ситуация при феноменалистической системе, в которой также исходным пунктом являются не индивидуумы, но то, что соответствует свойствам или качествам. Притом, в этой системе индивидуум может быть определен как точка пересечения определенных качеств.

344

На это обратил внимание У. Куайн [Word and Object, p. 117], который приводит этот пример как выражение крайнего номинализма. Выражение "1 = 1" не является истинным потому, что оба знака по обе стороны знака равенства являются пространственно различными. Это означает, что из системы критериев различения следует исключить пространственное различие. Фактически, конечно, речь идет о численном равенстве, которое задано тождеством числа элементов в классе.

Вообще говоря, характерно, что большинство защитников номиналистического способа построения логических систем принимало понятие "тождество" с оговорками. Например, Витгенштейн в "Трактате" [5.5302] утверждает, что Расселово определение знака "=" недостаточно, так как, исходя из этого определения, нельзя утверждать, что два предмета имеют все свойства общие. К сказанному он добавляет в следующем предложений [5.5303]: "Сказать о двух предметах, что они тождественны, бессмысленно, а сказать об одном предмете, что он тождествен самому себе, значит ничего не сказать".

345

Следует подчеркнуть, что установление подобия не является единственным основанием для образования понятия. Существует и другая схема образования понятий, которая опирается на иные основания. Преимущество конститутивных подходов, которые опираются на подобие, заключается в том, что они включают как традиционную (Локкову) концепцию абстракции, так и противоположную концепцию, которая не может опираться только на установление "общего" эмпирического свойства.

346

Пассмор Дж. Сто лет философии. М., "Прогресс-Традиция", 1999. С.302.

347

Ayer A.J. Basis Propositions – Philosophical Analysis, 1950, ed. M.Black.

348

Аналитическая философия: Избранные тексты. Сост., вступ. статья и примечания А.Ф.Грязнова. М., Изд-во МГУ, 1993. С.9.

349

Armstrong D.M. Materialist Theory of the Mind. L., 1968.

350

Аналитическая философия: Избранные тексты. Сост., вступ. статья и примечания А.Ф.Грязнова. С.131.

351

Как многие аналогичные термины, реализм в философии охватывает целый спектр проблем и связанных с ними позиций. В наиболее общей формулировке он означает признание существующей вне сознания и независимой от него реальности. Однако в зависимости от того, о реальности каких сущностей идет речь и в каком ракурсе рассматривается отношение между сознанием и внешним миром, реализм дробится на множество различных, хотя и связанных друг с другом, проблем. Реализм является проблемой метафизики, если он касается онтологического статуса таких сущностей как универсалии, объекты, постулируемые научными теориями, предметы окружающего нас мира. Проблема реализма обретает гносеологический характер, когда она рассматривается в контексте обоснования возможности достоверного знания. Будучи связанным с вопросом об истинности предложений нашего языка, реализм образует важную тему в философии языка. Если же независимое существование внешних объектов анализируется под углом зрения их "включенности" в наш опыт, то реализм выступает как ключевая проблема философии восприятия и сознания.

352

Патнэм Х. Философия сознания. М., ДИК, 1999. С.9-10.

353

Патнэм Х. Разум, истина, история. Перевод М.В.Лебедева и Т.А.Дмитриева. "Праксис", 2002.

354

Putnam H. 'Three Kinds of Scientific Realism' – Words & Life. Cambridge University Press, 1995.

355

Fodor J., LePore E. Holism: A Shopper"s Guide. Ox., 1992.

356

См. ниже позицию Дэвидсона по этому вопросу.

357

N. Goodman. The Structure of Appearance. 1st edition: Cambridge Mass., 1951. 3rd edition: Dordrecht, 1987.

358

N. Goodman. The Structure of Appearance. Cambridge Mass., 1951. P. 57.

359

Карнап Р. Значение и необходимость. Исследования по семантике и модальной логике. М.: Изд-во иностр. лит., 1959.

360

Термины "объектная квантификация" и "подстановочная квантификация", являясь общепринятыми, тем не менее не вполне точны, так как речь идет об интерпретации квантора. Точнее было бы говорить resp. "квантификация на множестве объектов" и "квантификация на множестве терминов".

361

См.: Marcus R.B. "Modalities and Intensional Languages," in: Marx Wartofsky, ed., Boston Studies in the Philosophy of Science (Dordrecht: Reidel, 1963), pp. 77-96.

362

См.: Linsky L. "Reference, Essentialism, and Modality," in his Reference and Modality (New York: Oxford, 1971), pp. 88-100.

363

См.: Gottlieb D. "Reference and Ontology". The Journal of Philosophy, vol. LXXI, 17, (Oct. 10, 1974), pp. 587-599.

364

См.: Wallace J. "On the Frame of Reference," Synthese XXII, 1/2 (December 1970): 117-150; "Conventional T and Substitutional Quantification," Nous, V, 2 (May 1971): 199-212. Верный последователь Дэвидсона Уоллес воспроизвел здесь его ход, согласно которому теория значения валидна лишь будучи встроенной в теорию интерпретации.

365

См.: Parsons C. "A Plea for Substitutional Quantification". The Journal of Philosophy, vol. LXVIII, 8 (April 22, 1971), рр. 231-237.

366

См.: Quine W.V.O. The Roots of Reference. La Salle, Ill.: Open Court, 1973, ch. III.

367

См.: Goodman N., Quine W. "Steps toward a Constructive Nominalism". – In: Goodman N. Problems and Projects. (Indianapolis: Bobbs and Merrill, 1972). Ср. также программу перевода на первопорядковый язык, выдвинутую Хинтиккой: Hintikka J. The Principles of Mathematics Revisited. (Cambridge: Cambridge University Press, 1998).

368

См., напр.: Dunn M., Belnap N. "The Substitution Interpretation of the Quantifiers," Nous, II, 2 (May 1968): 177-185.

369

См. далее § 10.2; более подробно см.: Лебедев М.В. Стабильность языкового значения. М., 1998. С. 82-95.

370

Goodman N. Ways of Worldmaking. Indianapolis, 1978. Ch. 1, sec. 5.

371

См.: H. Putnam. "Reflections on Goodman's Ways of Worldmaking", Journal of Philosophy, 76 (1979), рр. 603 618. См. также: Лебедев М.В. Создание звезд: кому это нужно? http://www.philosophy.ru/library/goodman/about_star.htm

372

См.: Quine W.V.O. Word and Object. Cambridge Mass., 1960. Ch.2; Quine W.V.O. 'On the Reasons for Indeterminacy of Translation' – Journal of Philosophy LXVII, 1970; Quine W.V.O. 'Indeterminacy of Translation Again' – Journal of Philosophy LXVII, 1987.

373

См.: Davidson D. 'A Nice Derangement of Epitaphs' – In: LePore E. (ed.) Truth and Interpretation. Perspectives on the Philosophy of Donald Davidson. Ox., 1986. Pp. 433-447.

374

См.: Davidson D. 'Radical Interpretation' – In: Inquiries into Truth and Interpretation. Ox, 1984. P. 125.

375

См.: Davidson D. Subjective, Intersubjective, Objective. Ox., Clarendon Press, 2001.

376

. См.: Davidson D. 'The Structure and Content of Truth'. (The Dewey Lectures 1989), Journal of Philosophy 87 (1990), pp. 279-328.

profilib.net

Аркадий Блинов, Всеволод Ладов и др. - Аналитическая философия

Считается, что Виттгенштейн доказал, что не может быть такой вещи, как частный язык632. На это когнитивист может использовать аргумент, который воспроизводит Дж. Фодор, говоря, что "что бы ни доказал Виттгенштейн, не может быть, чтобы было невозможно, чтобы язык был частным в том смысле, в каком частным является машинный язык компьютера, поскольку существуют такие вещи, как компьютеры, а то, что существует в действительности, возможно"633. Это, несомненно, верно постольку, поскольку вообще верна машинная аналогия. С другой стороны, неадекватность машинной аналогии сознания в целом может еще не предполагать, что столь же неадекватна и аналогия машинного языка. Виттгенштейн характеризует индивидуальный язык двумя способами: или как язык, термины которого указывают на вещи, опыт которых может иметь только говорящий на этом языке, или как язык, для применения терминов которого не существует никаких публичных критериев, правил или конвенций. Внутренняя репрезентативная система является частным языком, по меньшей мере, во втором смысле: употребление его терминов не регулируется никакими публичными конвенциями, хотя вовсе не обязательно, чтобы референтами этих терминов были исключительно приватные события (ощущения). Ответ когнитивиста опять может состоять в отказе считать аргумент от невозможности частного языка (по крайней мере, в том виде, который приписывается Витгенштейну) возражением против теории, допускающей ментализ. Утверждается, что нет причин, почему защитник такой теории обязан полагать, что ментальные операции демонстрируют эпистемическую приватность в каком-либо строгом смысле этого понятия. Напротив, для него лучше не принимать этого, если он хочет, чтобы его психологические теории были совместимы с материалистической онтологией – ведь нейрофизиологические события публичны. Далее, утверждается, что самое большее, что этот аргумент показывает, это – что если нет публичных процедур для сообщения о том, когерентно ли употреблен термин, то нет способа знать, когерентно ли он употреблен. Но из этого не следует, что в таком случае в действительности не было бы различия между когерентным и произвольным применением термина; a fortiori из этого не следует, что нет никакого смысла утверждать, что в этом случае есть различие между когерентным и произвольным применением термина. Употребление языка для компьютерных операций не требует, чтобы употребляющий его был обязан иметь способность определять, что термины этого языка применены совместимым образом. Наконец, менталисту требуется показать, в каком смысле термины во внутренней репрезентативной системе употребляются когерентно, и что они в этом смысле разумно аналогичны терминам публичного языка (насколько те могут когерентно употребляться). Если мы не можем сделать первого, то, вероятно, само понятие языка мысли не когерентно; если не можем сделать второго, то бессмысленно называть язык мысли языком. В публичных языках когерентность употреблений терминов контролируется конвенциями, которые ставят термины в соответствие определенным парадигмальным публичным ситуациям (например, определенным перцептивным данным – таким, как появление коровы в поле зрения). Использовать термин когерентно в этом смысле значит применить его к ситуации, подпадающей под спецификацию парадигмальной, согласно конвенции, для данного термина (или, иначе, относящейся к классу ситуаций, относительно которых данный термин истинен). Но даже в случае публичных языков, – утверждает один из самых последовательных защитников машинной аналогии языка мысли Дж. Фодор, – когерентность (употребления терминов) не требует устойчивого отношения между способом употребления терминов и тем, каков мир (выражаемого в понятии "конвенции"). Что действительно требуется, так это – устойчивое отношение между тем, как термины употребляются и тем, каким мир полагается субъектом их употребления634. Как такое отношение может быть обусловлено чем-то, кроме публичных конвенций? Врожденная структура нервной системы выполняет, согласно этому подходу, данную функцию для внутреннего репрезентативного кода. Когда, говорит Фодор, мы размышляем об организме как о компьютере, мы пытаемся поставить в соответствие физическим состояниям организма (например, состояниям его нервной системы) формулы словаря психологической теории. В идеале такое соотнесение должно выполняться так, чтобы, по крайней мере, некоторые из последовательностей состояний, каузально имплицированных в производство поведения, могли интерпретироваться как компьютерные операции, имеющие соответствующие описания поведения в качестве своих "последних строк" (в записи – описании последовательности). В случае организмов, так же, как и в случае реальных компьютеров, если у нас есть правильный способ устанавливать соответствия между формулами и состояниями, то мы сможем интерпретировать последовательности событий, вызывающих поведение на выходе, как компьютационную деривацию событий "на выходе". Все, что требуется для, того, чтобы внутренней репрезентативной системе можно было приписывать пропозициональные установки, и, соответственно, чтобы относительно нее можно было утверждать, что она использует язык, – это чтобы было соответствие правильного вида между пропозициональными установками системы и ее отношениями к формулам данного языка635.

Один из наиболее значимых немецких философов ХХ столетия Карл-Отто Апель (р. 1922) в своем философском становлении претерпел влияние целого ряда течений как немецкой, так и англо-американской философской мысли. Философия Апеля после второй мировой войны сыграла определенную роль в развитии немецкой философии в целом, и в частности, в трансформации взглядов Ю. Хабермаса. Средоточием концептуальных взаимодействий аналитической и герменевтической традиций стала для Апеля характерная для современной философии науки антиномия (аналитического) объяснения и (континентального, герменевтического) понимания.

Философия Апеля прошла в своем развитии ряд этапов, последовательность которых связана с ориентацией, в частности, на философские учения Канта и Фихте. Это показывает, что философская доктрина Апеля является закономерным результатом развития мировой философской мысли. Среди философов, оказавших непосредственное влияние на Апеля, следует назвать М.Хайдеггера и Л.Витгенштейна, работы которых, посвященные философским проблемам языка с точки зрения интерсубъективности, были восприняты Апелем в первую очередь – это антисолипсистский пафос философии Хайдеггера и основополагающий тезис Витгенштейна о невозможности частного, приватного языка. На формирование философских взглядов Апеля существенное влияние оказал также американский прагматизм, в особенности идеи Чарльза Сандерса Пирса (основной фигуры в проекте преобразования трансцендентальной философии) – прежде всего его консенсусная теория истины и связанное с ней понятие бесконечного сообщества ученых как идеального "сообщества", вовлеченного в процесс теоретического и экспериментального исследования и для которого соглашение по поводу конечной истины представляется необходимой регулятивной идеей. Апель развил учение Пирса в аспекте трансцендентальной семиотики. На основе критического анализа достижений предшественников и с помощью применения методологии трансцендентализма Апель создал собственную философию языка, которая служит основой осмысления социума, истории и этики дискурса. Среди трудов Апеля следует прежде всего отметить "Трансформацию философии" (1973) и "Дискурс и ответственность" (1988), в которых он выступает как поборник принципов универсализма.

profilib.com